Шахматный календарь чрезвычайно насыщен, не успеешь взять интервью по горячим следам одного турнира, как ваш герой уже стартует в другом! Эта беседа состоялась после финиша Norway Chess-2017. Как желали гостеприимные норвежцы своему любимцу Магнусу повторения прошлогоднего успеха в Ставангере! Но пришлось-таки чемпиону мира эстафетную палочку лауреата передать одному из главных своих конкурентов. В Норвегии очередную громкую победу праздновал Левон Аронян. Издание ChessPro побеседовало с армянским гроссмейстером, победителем турнира Norway Chess-2017 Левоном Ароняном.
– Насколько остро стоит проблема мотивации для шахматиста, одержавшего десятки побед в различных крупнейших международных турнирах?
– Конечно, подобный вопрос всегда возникает. Как бы ты ни старался, как бы ни говорил себе, что турнир очень важен, все равно иногда все твое существо противится напряжению и с этим сложно бороться. Бывает, получается, бывает, что нет. На данный момент я понимаю, как себя мотивировать. Сейчас стараюсь решать проблему при помощи физической подготовки.
– А Ставангер входит в число таких турниров, где хочется сыграть как можно лучше?
В принципе для меня любой турнир важен, хочется сыграть хорошо в каждом (с улыбкой). Поэтому нет большой разницы, в каком месте я играю.
– Насколько удобно вам, южному человеку играть в шахматы в районе Полярного круга?
– Ну, я все-таки довольно долго жил в Европе, и сейчас в Берлине периодически бываю. Так что для меня это не проблема. Норвегия мне нравится, потому что там есть горы. Поднимешься куда-то наверх и уже приятно!
– Вы сторонник активного отдыха? Взобраться на гору, пройтись, подышать чистым воздухом?
– Да, для меня очень важно общение с природой.
– О полноценной релаксации в таком напряженном турнире речь, понятное дело, не идет. Но усталость надо как-то снимать. Как вы отрешаетесь от текущих турнирных дел? Читаете, смотрите фильмы?
– Да, и плюс к этому: слушаю музыку, гуляю, иногда пробежки. Все как у большинства. Но в отличие от других шахматистов я, наверное, больше времени уделяю музыке. У меня как бы свой профиль.
– А какая музыка привлекает больше?
– Непринципиально. Главное, чтобы она была откровенная и… Как сказать? Чтобы в ней было нечто духовное. Не подумайте, что религиозная, но я должен понимать, что у человека, написавшего или сыгравшего эту музыку, были возвышенные чувства, эмоции… Веселые, развлекательные эстрадные песни, как «кто-то у кого-то украл кусок колбасы», как вы понимаете, не сильно интересуют.
– Получается, по душе классическое направление?
– Не обязательно. Может быть и народная музыка, может быть и рок, и даже рэп. Они же также насыщены эмоциями.
– «Бродячим цирком» назвал в своей статье группу шахматистов, которая постоянно выступала на известных турнирах в Тилбурге, Тигран Вартанович Петросян… Вы, может быть, за крайне редким исключением, играете в круговых элитных турнирах, где «текучесть кадров» относительно невелика. Не наступает ли какого-то пресыщения, ведь играются в основном партии с одними и теми же соперниками?
– Отвечу вам снова музыкальным примером. Наступает пресыщение у какого-то, например, дирижера, когда он исполняет Бетховена? Или у певца, поющего с Марией Каллас? Конечно, нет! Так и здесь. Ты чувствуешь, что занимаешься в компании достойнейших, сильнейших людей, каждый из которых может тебя обыграть. А подобное в нынешней ситуации бывает не так часто, и я это очень ценю. Соперничество идет с равными.
А когда играешь в «опен-турнире»? Сыграл ты, допустим, шесть партий с игроками уровня 2600, которые играют достаточно хорошо. Обыграл троих и сделал три ничьи. И чувствуешь, что ничьи не должен был делать, хотя играл правильно. Потому что обязательно надо обыгрывать, иначе потеряешь в рейтинге. А рейтинг – вещь важная. Это приглашения в сильные турниры, и даже в претендентский турнир можно пройти по рейтингу. И в какой-то момент начинаешь играть не в шахматы, а в «наперстки». А что делать? Другого способа нет – чтобы выиграть, приходится соперника «обдурить».
– В связи с вышесказанным возникает следующий вопрос. Насколько внимательно вы следите за своим положением в рейтинг-листе? Имеет для вас принципиальное значение находиться, скажем, на второй или пятой позиции?
– В последнее время стало просто интересно. Чистое любопытство. Смотришь на цифры какие-то, следишь: наживаешь или теряешь. Но если бы дела обстояли, как раньше, и по рейтингу в турнир претендентов было бы невозможно попасть, то смысла следить за ним не было. А сейчас, конечно, очень важно, и я стараюсь не забывать о нем.
– Существует ли в шахматах элитного уровня проблема трудного соперника или это в известном смысле просто полоса невезения, которая приходится на встречи с определенным соперником?
– Безусловно, существует. Часто наблюдаешь, как один из шахматистов «чешет» другого под ноль. Да и с точки зрения психологии считается, что человек играет очень сильно, если привык обыгрывать конкретного соперника. Многое еще зависит от дебюта. Когда получаешь позиции, которые тебе нравятся. А соперник просто играет «твой» дебют, сейчас такая мода, а до своего дебюта еще не додумался.
Но в принципе с проблемой можно бороться. У меня в какой-то момент был страшный «минус» с Иванчуком, а сейчас вроде бы ничего (улыбается). Помню, было «–7», а может быть, даже «–8». Но удалось вернуться куда-то в район «–1» или «–2».
– В Ставангере вы обыграли Магнуса Карлсена, отношения с которым складываются для вас тоже довольно непросто… Победа над трудным соперником вдохновляет, добавляет уверенности и оптимизма?
– Это очень важно! Тем более, раньше у меня с ним был ужаснейший «минус», да и сейчас остается большим, но, во всяком случае, три последние результативные партии выиграл я! Это уже, знаете, вселяет определенные надежды, что, возможно, со временем получится, как с Иванчуком.
– Вы прекрасно контролируете свои эмоции независимо от результата партии. Некоторые шахматисты (даже чемпион мира) не считают нужным скрывать их на публике, хотя, возможно, это часть игры. А вообще насколько тяжело вы переносите проигрыши?
– Поражения переношу легче, чем победы (с улыбкой). При выигрыше поневоле начинаешь думать (тем более, когда победа яркая), как бы продолжить «серию». А при проигрыше тебе указали на твое место, и надо прилагать усилия, чтобы оттуда выбраться. Поэтому поражения я воспринимаю как часть своего пути в шахматах, как необходимое испытание.
– Насколько сложно для вас играть с шахматистом, который находится с вами в дружеских отношениях, да и вообще, вызывает уважение и просто приятен как человек?
– Никогда об этом особо не задумывался. Мне приятны вообще многие люди. Но тем приятней их обыгрывать! Потом можно обсудить партию, даже немного подтрунивать, потому что смотришь и анализируешь с близкими друзьями.
– Поставим вопрос по-другому. Оппонент, который вызывает у вас антипатию по тем или иным причинам, может вызвать прилив спортивной злости?
– Несколько перефразируя: «спортивной злости много не бывает». Чем больше ее, тем, конечно, лучше. Но существует очень мало людей, к которым я отношусь с некоторой неприязнью. Если кто-то мне не нравится, пытаюсь просто его игнорировать. Нет у меня такого, что «вот, я, мол, обязательно должен обыграть этого человека!» А вообще результаты, наверное, показывают, что нет прямой зависимости от того, в хороших или неважных отношениях я нахожусь с соперником, с которым играю в данный момент. Часто складывается так, что с самыми близкими друзьями мои результаты намного лучше.
– Существуют для вас определенные этические барьеры, которые, с вашей точки зрения, нельзя преступать? Разумеется, речь идет о шахматной доске.
– Я бы никогда в своей жизни не использовал компьютер в игре, или любую другую электронную подсказку, шпаргалку. Этим ты изменяешь не только Игре, но и себе как человеку. Если идешь на такой обман, не имеешь права так называться.
Вместе с тем есть вещи, которые я могу себе позволить. Например, «уронить флаг» сопернику в ничейной позиции. Что поделаешь, спортивный принцип. Но мне кажется, что я действую в рамках общечеловеческих правил и культуры.
– Как вы считаете, возможна ли проблема «читерства» на турнирах самого высокого уровня?
– В элитных турнирах такого нет. Эта проблема более остро стоит в турнирах рангом пониже. Человек, который добился высочайших результатов, вряд ли будет заниматься подобными глупостями.
– Вот вы сами упомянули про «уронить флаг». Насколько перспективен путь сокращения игрового контроля? И как отнеслись бы вы лично, если бы было объявлено о прекращении проведения турниров по классическим шахматам и полном переходе на рапид и блиц?
– Мы профессионалы, всегда адаптируемся. Взять даже последний турнир в Ставангере: 1 час 40 минут вместо привычных двух на 40 ходов. Это испытание. Кому-то разница в 20 минут может показаться ерундой, но только не шахматистам высочайшего уровня, которые чувствуют эту разницу на «своей шкуре».
Как бы отнёсся? Наверное, как бегун, который бегал на 5000 метров и вдруг услышал, что кроме «400» и «100» больше дистанций теперь не существует. То есть, отнесся бы с пониманием, но без особого энтузиазма. С большим контролем у тебя есть время создать полотно. Возвращаясь опять к музыкальным аналогиям, предложите композитору создать симфонию из одной части. Или аллегро, или адажио. Бывают и в блиц, и в рапид тоже хорошие партии. Но часто во время игры смотришь: сложилась интересная позиция, в ней есть ТАКАЯ возможность, но нет времени, чтобы ее претворить в жизнь.
– Вы шахматист творческого направления, который старается нестандартно подходить к решению сложных позиционных задач даже, казалось бы, в известных позициях (о чем говорит хотя бы ваша партия с чемпионом мира). Но вот в чем дело: компьютер уже настолько изучил многие дебютные «табии», что, может быть, действительно, назрел момент перехода на шахматы Фишера?
Вообще-то я уже много раз признавался в своей любви к «шахматам Фишера». Надеюсь, что будут еще турниры, и люди будут ценить эту разновидность Игры, как ценю её я.
Но мы в принципе играем в настоящее время во что-то похожее на «шахматы Фишера». Благодаря Магнусу Карлсену, который привнес много нового своим подходом. И, в первую очередь, сумел нивелировать роль дебюта. Этакий подход Петросяна-Фишера – давайте будем маневрировать и посмотрим, кто окажется сильней. Карлсен изменил современные шахматы, большинство игроков теперь ищут возможность, как быстрей свернуть со столбовой дороги в дебюте, получить нестандартную позицию. Это продлевает век классических шахмат.
– Говоря об интересе к классическим шахматам – каково ваше отношение как участника турниров Гран-при и последних соревнований претендентов к политике компании «Агон», выступающей с запретом трансляции тех соревнований, которые она организовывает?
– Сложно сказать… Ведь в большинстве видов спорта организаторы выкупают права на трансляцию. Но вопрос чисто юридического плана. Конечно, как любитель шахмат я против. Но я не могу давать оценку «бизнес-модели» и обсуждать людей, которые что-то организуют и платят за это свои деньги. Но если говорить о популяризации шахмат, конечно, бесплатные трансляции привлекают много народа.
– Что вы думаете о современной системе розыгрыша первенства мира? Не пора ли что-то поменять?
– Система проверена временем. У меня были когда-то предложения вроде того, чтобы из претендентского турнира тройка победителей выходила в матч-турнир. Но, конечно, это слишком запутано, тогда я думал по-другому. Сейчас мне кажется в принципе, что чем система проще, тем будет лучше. Разве что, как в большом теннисе, объединить все супертурниры в один Тур и установить, скажем, рейтинг, с которого люди отбираются в этот Тур. Например, 2700. А затем победители играли бы между собой матчи на вылет, и победитель играл бы с чемпионом мира. Может быть, это было бы проще.
Но в корне менять систему не стоит, потому что, как мне кажется, матч на первенство мира – это всегда интересно для публики, и в этом есть своя историческая ценность. Но с отборами, да, можно сделать попроще. Двое попадают отсюда, трое оттуда, этот вообще не попадает (с улыбкой). Не могу сказать, что система плоха, но ее можно улучшить.
– А то, что матч играется из двенадцати партий, а в случае ничейного результата титул разыгрывается в рапид? Может, добавить партии в классику?
Двенадцать партий – достаточное количество для современных шахмат. Вы же помните, Капабланка предлагал шестнадцать партий? Еще в то далекое время! Поэтому двенадцать, в крайнем случае, четырнадцать партий – оптимальный вариант. А меньше – слишком мало. А то, что рапид? На мой взгляд, это совершенно нормально. Должен же как-то определяться чемпион.
– Когда вы ведете мысленный расчет вариантов, на каком языке думаете?
– Никогда об этом не задумывался. Даже сложно сказать. Может, специфический шахматный язык какой-то присутствует? Но я обычно мысленно что-то напеваю про себя, иногда думаю о чем-то постороннем. Как и большинство игроков.
– Навязчивые мотивы иногда в мозгу прокручиваются?
– И это случается. Но чаще возникает некая зарисовка с игры. Течение партии напоминает или сцену из кинофильма, или какого-то человека, или даже какую-то ситуацию. Следует серия ходов, и ты видишь в метающейся по доске фигуре что-то комическое…
– Мешает или, наоборот, помогает ваша популярность в родной стране? Многие шахматисты, кстати, выступали у себя дома не слишком удачно (снова, как не вспомнить Магнуса?). Как обстоят дела с этим у вас?
– Мне кажется, помогает. Много болельщиков… Но когда играю плохо, сразу же на себе это чувствую. Сажусь как-то в такси, а водитель говорит: «Слушай, если не умеешь, то не занимайся! Бросай к черту!» (смеется). Но я вижу, что люди искренне болеют, переживают, стараются чем-то помочь. И это помогает! А играть в Армении… обычно получается! Всегда успешно играл дома в турнирах.
– Все тот же Петросян писал как-то, что относится к славе, как к хорошей конфете. Есть – хорошо, нет – можно обойтись. Вы разделяете подобную позицию?
– Если честно, без славы жить не так приятно (смеется). Так что, если вкусил раз эту «конфету», хочется, чтобы она была всегда под рукой!
– Искренний ответ! Вы подходите к завершению очередного двенадцатилетнего жизненного цикла…
– В октябре исполняется 35.
– Ну а раз так, значит, вы приближаетесь к своему пику, остается пожелать, чтобы все прошло с максимальной отдачей!
– Буду стараться!
