Как пишет французское издание Turquie Europeenne, часть тех, кто утверждал, что светское государство в Турции находится под угрозой и что страна движется по пути исламизации, изменили свои лозунги после референдума 12 сентября. Восемь лет правления Партии справедливости и развития сделали нашествие активистов с зелеными флагами чем-то совершенно нереальным. Сегодня на смену призраку фундаментализма приходит другое сравнение, которое некоторые используют с намеком на диктатуру или тотальный надзор за обществом: люди начинают говорить о “путинизации” власти, отмечает автор.
Подобное сравнение также позволяет западным журналистам максимально быстро самим разобраться в ситуации в Турции или поведать о ней читателям, которые плохо знакомы с турецкой политической жизнью.
Вполне возможно, пишет издание, что в ближайшие месяцы и годы нам придется не раз столкнуться со сравнением Турции и путинской России. Но перед тем, как оценивать степень реальности угрозы путинизации турецкой политической системы, нужно понять, насколько эти перемены во взглядах относительно ПСР значимы и показательны. В турецком обществе боязнь иранизации была выражением страха, который ощущался в обладающих большим влиянием кругах религиозных консерваторов. Но давайте ненадолго оставим психологические и социологические причины и следствия этого страха. Его подпитывали и использовали не без участия некоторых традиционно связанных с властью кругов. Даже не имея под собой четкого основания, этот страх все равно постепенно вылился в распространение и усиление различных общественных течений.
Самые ярые разносчики этого страха исламизации государства воспринимали его как неприятие вмешательства в свой образ жизни и ограничений своих привычек. Боязнь того, что им навяжут отличный от привычного им образ жизни, заставляла их постоянно ждать вмешательства некой внешней силы (армии или суда). Однако им и в голову не приходило бороться с этими поползновениями политическим и демократическим путем. Более того, сама демократия нередко воспринималась ими как режим, который способствует установлению исламского государства. Что, соответственно, означало отход от политики из страха политики.
Что касается путинской метафоры, которая приходит на смену опасениям за будущее светского образа жизни, то она является следствием боязни усиления авторитаризма в системе госуправления, подчинения институтов авторитарной воле и ужесточения давления на политическую оппозицию.
Ответом на этот страх является рост демократических стремлений общества и, если такая тенденция действительно подтвердится, интенсификация и расширение социального сопротивления власти. Там, где становится все весомее угроза путинизации, нужны не защитники образа жизни, а политическая оппозиция. Как следствие, противодействие таким угрозам заключается в социальной борьбе в политическом пространстве. Это открывает путь политизации, которая делит общество на демократов и сторонников авторитарного режима. Политизации, в которой принимают самое активное участие все слои общества, мусульманские или нет.
Turquie Europeenne отмечает, что все те, кто сегодня ставят на первый план угрозу возникновения авторитарного режима и отказываются от свойственных им ранее опасений за сохранность привычного образа жизни, демонстрируют нам, что проходят один из естественных этапов процесса демократизации. Это один из важнейших признаков того, что процесс демократической нормализации в Турции действительно функционирует. Но при одном условии: при условии, что неприятие авторитарного режима не выльется в бездумное следование за какой-либо другой вешней силой и не превратит политику в стерильное пространство принятия технических решений, а будет означать ассимиляцию принципа демократического равенства.
Автор вкратце анализирует корни авторитаризма в турецком обществе и, в частности, пишет: “Авторитарные наклонности в турецком обществе находят свое выражение не только в политике, но и во всех сферах социальной жизни. Склонность к иерархическим структурам по-прежнему очень сильна. И речь здесь идет не просто об иерархии как таковой или продвижении сверху вниз властных решений. Члены преподавательского состава университета, профсоюза, партии или даже небольшой ассоциации – все они своим поведением подпитывают концепт иерархии и авторитарности в собственных структурах. Эти тенденции повсеместно присутствуют в трудовой сфере. Демонстрация своей власти и авторитета также является одной из особенностей турецкой семьи”.
Далее он отмечает, что корни данной авторитарной структуры уходят в далекое прошлое. Отсутствие внутренней демократии в политических партиях не датируется одним лишь государственным переворотом 12 сентября 1980 года. Структура власти в политической сфере и система государственной бюрократии в административном плане особенно предрасположены к авторитаризму. Подпитывает это движение и сама политическая культура. “Возьмем хотя бы свойственную ей склонность к насилию. Так, например, левые круги, которые, кстати, считают насилие вполне легитимным инструментом, не протестуют против силовых методов борьбы Рабочей партии Курдистана со своими противниками. И если к этому вы добавите культуру, а также политические рефлексы партий и их лидеров, вам станет ясно, что от опасности усиления дозы авторитаризма в политическом режиме нельзя отмахиваться как от безосновательных и глупых опасений. Да, в Турции действительно существует риск появления авторитарной и одновременно либеральной и консервативной силы. Однако говорить о путинизме здесь было бы все же ошибкой”.
Автор в Turquie Europeenne приводит свое объяснение этому явлению: “Путинизм – это власть тройственной коалиции, состоящей из государственной технократии, армии и секретных служб. Ее цель состоит в восстановлении авторитета государства и заполнении пустоты, которая образовалась после краха коммунистического режима и всей государственной системы вместе с ним. На России стоит клеймо долгих лет тоталитаризма, и она смогла пережить лишь краткий период демократии до большевистской революции. Эффективность путинизма заключается лишь в том, что он смог выполнить свое обещание добиться порядка, стабильности и безопасности для российского народа. В то же время он преследует двойную цель, которая состоит в защите имперских границ Российской Федерации и восстановлении былой зоны влияния”.
В обществе, которое пережило огромные экономические и политические потрясения, и непростом социальном контексте (традиционные институты рухнули, а демократические структуры так и не смогли пустить корни) путинизм служит для удовлетворения актуальных народных потребностей авторитарными средствами. Как уточняет ряд политологов и социологов, потребность в демократии в России является лишь слабым отзвуком потребности в стабильном и безопасном государстве. Что касается Турции, здесь правильнее будет говорить не о путинизации, но о риске формирования авторитарной демократии. В контексте, когда потребность в авторитарном государстве невысока, а в обществе преобладает стремление к большей демократизации, наиболее эффективной вакциной против авторитарной демократии становится повышение демократической планки.
Несмотря на это, сам факт того, что авторитарные/светские круги перешли от страха иранизации к боязни путинизации, является очень важным показателем с точки зрения идущего в Турции процесса демократической нормализации. Еще совсем недавно среди сторонников светского государства было принято говорить, что установлению фундаменталистских законов в Турции они бы предпочли государственный переворот и контроль армии над обществом, а далекому проекту вступления в ЕС – создание альянса с Россией. Однако по мере продвижения процесса демократической нормализации мы можем констатировать, что на смену этой бурной реакции и страху (смешанному с ненавистью к ПСР) постепенно приходят разумные политические опасения.
Одним из необходимых условий демократизации является способность оппозиции верить в демократию и ее уверенность в существовании общественного течения, которое направлено на дальнейшее углубление демократии, заключает автор Turquie Europeenne.
